В 1991г. я был весьма уважаемым и любимым лектором в Театре в Университете Ольстера в Колерейн, Северная Ирландия. 21-ого июня я был арестован на глазах у моей 80-летней матери, после чего был подвергнут допросу в течение нескольких часов, обвинен в изнасиловании и содомии, сфотографирован, у меня были взяты отпечатки пальцев, и заперт в камере в отделении полиции. К счастью, я был освобожден под залог на следующий день, но был временно отстранен со своего поста и получил запрет н появление университетском городке. Единственная причина всего этого была в том, что одна из моих студенток, с которой я никогда не имел никаких близких отношений, заявила, что я напал, изнасиловал и содомировал ее четыре с половиной месяца назад в моем офисе в университете, в полдень. Не было (и не могло быть) ни одного судебного свидетельства (хотя позже она принесла лифчик, который, как установила полиция, был порезан, но не порван). Единственным свидетельством являлось ее заявление. Так как она уже искала внимание, заявляя, что была избита другими студентами, что она страдала от отверстия в сердце, лейкемии и рака груди, можно было вообразить, что ее правдивость в этом случае будет подвергнута сомнению. Далее, ее заявление было полно противоречий и неправдоподобностей: по ее утверждению я завязал ей рот, а затем заставил ее сделать минет, после чего я якобы кончил ей во влагалище, после чего перевернул ее и проник в ее анус (вряд ли возможное действие для мужчины, которому за пятьдесят), затем я предположительно засунул целиком всю свою руку ей во влагалище; и, наконец, несмотря на сорванную с нее и разорванную, по ее утверждениям одежду, несмотря на то, что я ее якобы изнасиловал и содомировал ее, ударил кулаком и пнул, она умудрилась сделать так, что в многолюдный час в университете никто ничего не заметил, после чего она еще отправилась с ее друзьями за покупками.

В то время как я был временно отстранен от работы Университета, ей не только позволили остаться в нем, но еще и уверили, что она не понесет никаких последствий за свое заявление. Ей была гарантирована анонимность, но только не мне. Полиция проводила расследование в течение нескольких месяцев, цель которого, казалось, фокусировалась исключительно на попытке доказать мою виновность (лучшее, что они смогли придумать, было то, что я носил кожаную одежду - ездил на работу на мотоцикле - и замечен в том, что потел, когда говорил со студентами). Моя единственная защита состояла в том, что ничего не было: невозможно доказать несуществующее. Я должен был появляться в зале суда один раз в месяц, чтобы "подтвердить залог", ее же появляться в суде никто не обязывал. Так как часть условий залога заключалась в том, что я не должен был иметь никаких контактов с тем, что со смехом называлось "пострадавшей стороной", она могла в любое время изобрести новую ложь, что я угрожал ей, и в результате я мог быть заново арестован и оставлен под стражей. Чтобы избежать этого, я был вынужден перехать подальше в Англию, далеко от моей семьи, и поместить мою мать в дом для престарелых.

После семи месяцев этого нескончаемого кошмара, она заявилась в полицию с новыми утверждениями: что я оказывается изнасиловал ее не однажды, а несколько раз, включая "под ступенями университета". Она тогда была интервьюирована человеком из DPP, и они вынесли заключения, что обвинения против меня могут быть сняты. В марте 1992 я появился перед судьями в последний раз, и мне было просто сказано, что я свободен на все четыре стороны.

Я был восстановлен в Университете, но некоторые студенты, поверив историям, которые она была способна изобрести в мое отсутствии, полагали, что мне просто удалось "отмазаться", они бойкотировал мои занятия, распространили листок, осуждающий меня, угрожали порезать шины моего мотоцикла и т.д. Я предложил встретиться открыто со студентами, чтобы обсудить мой случай на любом форуме, который они бы выбрали. Моя хорошая подруга, которая взялась за организацию такой встречи, была предупреждена женской группой, что она больше не должна иметь со мной никаких дел. Университет отозвал все мои административные полномочия и отказался содействовать в получение мной звания профессора, что было мне обещано ранее.

В ноябре 1993 я был назначен на профессорство в Университет Монфорта в Лисистере, даже при том, что персонал знал о тех обвинениях, которые выдвигались против меня. Я не могу выразить насколько я был счастлив, столкнувшись с просвещенным учреждением, которое было готово дать мне презумпцию невиновности; несмотря на мою известность в своей области, все предыдущие предложения на посты - даже там, где была ранее достигнута предварительная договоренность - были отвергнуты без объяснений. Однако теперь я был отделен от моей семьи многими милями расстояний и Ирландским морем, а мой партнер (кто может винить ее?) нашла другого мужчину.

После нескольких месяцев пребывания на моем новом посту, я столкнулся с гражданским иском, основанном на том же обвинении в изнасиловании. У моей обвинительницы, которая перевелась в Университет Манчестера после моего возвращения в Университет Ольстера, началась стадия эпелипсических припадков. Когда медицинское обследование показало, что она не была эпилептиком, она была направлена к психотерапевту, который диагностировал "пост-травматический синдром" как результат "изнасилования" и убедил ее начать против меня гражданский процесс.

Ей была предоставлена бесплатная юридическая помощь, в то время как мне это должно было стоить 10,000. Мне неоднократно предлагали пойти на уступки и заплатить моему обвинителю, мол, так будет дешевле, но я не смог бы после этого жить в ладах с самим собой, если бы согласился на подобную сделку. Далекий от того, чтобы поддерживать меня любым образом, университет настаивал, чтобы я лично нес ответственность за любой ущерб, который мог быть ему причинен в результате всего происходящего. К тому дню моя обвинительница была защищена анонимностью; я же, кто был признан невиновным уголовным и гражданскими судами, стал героем статей в прессе (по общему признанию, весьма благоприятных - но однако заставивших поволноваться мою семью).

Когда, по истечению многих лет этого нескончаемого кошмара, дело наконец дошло до суда в мае 1998, она даже не появлялась в нем. Дело было прекращено, а издержки зачислены на нее. Последнее было бессмысленным, так как тот, кому оказывается юридическая помощь, не должен оплачивать никаких затрат.

Несмотря на то, через что мне пришлось пройти, я считаю себя счастливым человеком. Сегодня я очень счастливо женат, имею прекрасную работу, и, хотя отношения с моим экс-партнером остаются напряженными, у меня хорошие отношения с моими детьми.

Я не стал ни ожесточенным, ни сердитым, но ради многих мужчин, кто были или будут ложно обвинены в изнасиловании, я хотел бы спросить следующее:

Почему имена невиновных мужчин становятся достоянием общественности, в то время как их обвинители остаются анонимными?

Если действительно важно обнародовать имена мужчин для того, чтобы женщины, которые были изнасилованы ими, шли на сотрудничество, разве не в той же степени важно называть имена женщин, которые сделали ложные обвинения, для того, чтобы мужчины могли поступать также?

Почему в современной демократии ничем не подтвержденное заявление одного человека является основанием для ареста другого человека?

Почему мужчина, обвиненный в изнасиловании, рассматривается в качестве виновного вплоть до доказательства его невиновности?

Если власти предоставляют юридическую помощь ложному обвинителю в изнасиловании, почему они не ответственны за затраты, когда становится ясно, что обвинение беспочвенно?

Почему женщина, которая подвергает своей ложью мужчину опасности быть заключенным на годы в тюрьму, сама не сталкивается лицом к лицу с подобной перспективой, будучи обвиненной в лжи и растрате полицейского времени?